Посвящается памяти
Германа Ядловкера, дяди моей матери.
Осень. Окончилось лето.
В крыши тесня этажи,
Солнцем багровым согретый,
Зрел, вызревая фашизм.
Листья роняя. Кружа
Думали листья: евреям
Самое время бежать.
Надо, немедля ни дня.
Этим евреям незванным
Дойчланд ─ чужая земля.
Слава изменчива. Слов нет.
Так не семнадцать и лет.
Тенор известный Ядловкер
Не заказал ли билет.
В пятницу вечером чинным
У синагоги стал центр.
Мэтр на пользу общины
Пел благодарный концерт.
Следом Альберту Эйнштейну
Выйти со скрипкой дано.
К сцене протянуты шеи,
Стихли в проезде авто.
Моцарт, Гуно, и Бетховен,
Гайдн ─ творцов весь венец.
Голос стенающий скорбен ─
Богу молился певец.
Божие в сумраке зала.
Богу всегда мы в конце.
Только теперь рассказала,
Вспомнила мать про концерт.
Вспомнила зал опустелый,
Где в полумраке кулис
Рядом с Альбертом Эйнштейном
Высился дядя-артист.
─ Герр… Познакомьтесь, Мария.
Муж ее доктор… Он из
Тех, кто мечтает в Россию…
Там возводить коммунизм.
Видно, пора уезжать.
Мамину правую руку
Физик, склонившись, пожал.
Позже, задумчиво глядя,
Мама спросила в такси:
─ Знаешь, скажи-ка мне, дядя,
Ты почему был таким...
Очень уж высокомерно
Ты говорил, свысока.
Он ведь профессор, наверно,
И знаменит еще как...
─ Браво. Профессор. Он прыткий.
Трудно такое стерпеть:
С мастером рядом на скрипке
Вылез на сцену скрипеть.
Божие в сумраке зала.
Богу всегда мы в конце.
Только теперь рассказала,
Вспомнила мать про концерт.
Медленно встала со стула
Рядом с величьем имен
И протянула сутуло
Память минувших времен.
Мыслей встревоженный улей
Роем жужжит в голове.
Думай о прошлом, не думай ─
Память передана мне.
Время же праведник строгий
Ставит иную печать.
Это в обратной дороге
Скрипки противно кричат.
Это в обратной дороге
Скорбно гудят поезда.
Нет мне обратной... Убогий
Выбор мой только туда.
1983
